"Вот что значит реформируется и преобра-жается наша Армия", - подумает мой брат-охотник. - И чего только не творят эти военные, эти "си-ловики". Уже еноты у них стали летать и десантироваться, - продолжит начатую мысль чита-тель. - Хотя в армии, как в Греции, все есть и все бывает. В их, армейских, анекдотах даже крокодилы летают, правда только "низенько-низенько", но все же летают?! А здесь, поду маешь, какие-то еноты… Судя по изданию, рассказ должен быть охотничий и написал его охотник, а раз так, то и нечего удив-ляться такому названию. У братьев-охотников что и у братьев-военных, как в той самой Греции-все есть и все бывает. Так что незачем тут рассусоливать, ломать голову и сомневаться, есть значит подобный десант и точка на этом".
I
…Команда военных охотников уже второй день с утра до ночи "прочесывала" самые крепкие места в обходе старого егеря, но кабанов не было. Не было и "удобных квартальчиков", где можно быстренько "обрезать" и "толкнуть" зверя на стрелков-охо-тников. Кругом сплошные леса, густой ельник, болотины… След кабана есть, но где он конкретно не знал старый егерь, не знала команда, не "знали" и две зверовые лайки. Все вымокли с ног до головы в холодном осеннем лесу, но охоту не прекращали, надежда на встречу со зверем еще теплилась - уж больно глухие пошли места. Зверь мечется по угодьям от человека, от волков (следы хищников встречались), не задерживается в одном месте-весь в движении… Загоны гоняли вслепую и в холостую, одним словом "чесали-прочесывали". В последнем загоне "заработали" лайки. Срелки напряглись, наконец-то есть зверь, собаки зря лаять не будут. Ждут охотники шума и треска, но кабаны не идут на стрелковую линию. Тишина. Вскоре и собаки утих-ли. Быстро темнело. Заморосил из дырявого ноябрь-ского неба холодный дождь. Стрелки продрогли под елками, но терпят, ждут чуда. Последний загон, последняя сырая как весь лес, как все они, надежда. Но не идет зверь, не видно его в загоне, нет этого длиннорылого чудища. Не судьба в этот раз отстре-лять хитрого зверя. Из сырого и мутного ельника появляется егерь. За ним, как на привязи, следуют лайки и их хозяин, загонщик Литвинюк Михаил. За плечами у егеря потертый рюкзак, в нем что-то шевелится. Лайки визжат, крутятся под ногами у егеря и тот негромко бранится на них, а Литвинюк тихо хихикает.
- Конец охоте, отбой на сегодня служивые, - кричит на весь лес старый егерь. Охотники схо-дятся к егерю, сыпется куча вопросов и он не успе-вает на них отвечать. Молча развязывает свой рюкзак и показывает двух пушистых енотов.
- Попались отшельники! - тихо смеясь говорит старый егерь. - В ельничке спали уже, значит дело близится к холодам, конец сырой осени…
На охотничей базе, в тепле, на сытый желудок и повеселевший язык, охотники стали думать-гадать, как быть с живыми енотами. Старый егерь не только успел переловить лохматых зверьков пока их не подушили собаки, но и определить их пол и возраст.
- Молодежь, самец и самочка, - заключил он щуря глаза от табачного дыма. - Один зверь твой, другой мой, а ребятам с нас причитается, да, Михайло?
- Нет, дядь Костя. Собаки мои и звери выходит, тоже мои, - заупрямился Литвинюк. Охотники в спор не вступали. Дескать, пусть разбираются са-ми. В загоне были вдвоем, да и вообще, они друг друга давно уже знают. Литвинюк стал упрашивать егеря оставить зверей ему для приплода, развода, на племя и т.д. Живоотлов предложил закрыть путев-кой с оплатой, как по пушнине и обмыть это дело со всеми охотниками. На том и порешили, обмыли и, единодушно произвели на свет Божий охотника-зверовода…
II
Уже неделю еноты жили в шумной Москве. Третий этаж кирпичной пятиэтажки, холодный балкон, их, надо думать, не очень устраивал: высота - так себе, метров десять, тесно, шум, неизвестные ранее запахи, за балконными дверями злые собаки - лают, скребутся - никакого спокойствия. Да, город не лес, балкон не болото, а старый половичек - не мягкий мох и слой прелой листвы - это не жизнь, а настоящая каторга. Енот-самец от отчаянья выпрыг-нул в бездну, выпрыгнул в ночь, в темноту, упав на газон, на первый снег в его жизни. Но не разбился...
"Зверовод", обнаружив пропажу расстроился. Под балконом нашел следы приземления зверя, кровь и следы человека. "Кто-то схапал моего ено-та", - заключил с большим сожалением Литвинюк. А через несколько дней, случайно, на двери магазина увидел свежее объявление: "Нашла у д.15 собачку-мальчика, очень пушистая и породистая, темная, чуть седая. Обращаться к уборщице мага-зина. Тамара Петровна.".
- Молодец, Тамара Петровна, - как собаковод-лаечник подумал Литвинюк, прочитав это объяв-ление. Затем, вспомнив следы от женской обуви на свежем снегу под балконом, подумал:
- А чем черт не шутит, может она и подобрала енота-десантника? Хотя эта "породистая", но окрас "енотовидный", надо проверить.
Разыскав Тамару Петровну, Михаил поразился увиденному. В подсобке на мешковине свернувшись клубочком мирно дремал его енот.
- Ну ты даешь! Десантник! Жив чертяга! Это мой зверь, Тамара Петровна, спасибо, что уберегли его.
- Какой тебе зверь?, - замахала руками сердо-больная женщина. - Собачку сильно побили, а может погрызли. Кровь у нее была и на лапку одну не наступает. Такая она неухоженная, аж сердце заходит...
- Это дикий зверь, Тамара Петровна, енотовид-ная собака из леса. Как только Вы не побоялись ее брать на руки?!
- А вы, молодой человек, мне зубы-то не заговаривайте. Если собачка ваша, то забирайте и нечего тут мне мозги запудривать. Лучше помойте ее и ветврачу покажите. А то заведут животинку и обзывают зверьем. Да от такого ухода станешь, пожалуй, зверушкой...
Только когда Литвинюк в меховых рукавицах стал заталкивать "породистую собачку" в рюкзак, окружавшие его продавцы и Тамара Петровна, поняли, что это действительно зверь. Енот так силь-но вцепился в толстую рукавицу, что только с нею в зубах "согласился" вернуться назад, на балкон.
- Господи! Этого мне только на старости лет не хватало, - промолвила Тамара Петровна и перекрес-тилась, - Иди, иди, мне ничего не надо, неси своего зверя из магазина, пока директор не появился...
III
...Весной, после вальдшнепиной тяги, охотники собрались на охотбазе. Делились эмоциями, впе-чатлениями, закуской и содержимым солдатских фляжек. Так же, как и тогда, в ту сырую холодную осень, щуря глаза старый егерь спросил у Лит-винюка:
- Ну, Михайло, развел енотов или забил на воротники? Охотники поутихли и стали смотреть на Михаила, ждали, что ответит он старому егерю.
- Сбежали проклятые звери, - помолчав немного ответил нехотя Литвинюк.
- Ясно, - еще сильнее щуря глаза, проговорил старый егерь и вышел на воздух.
Старому егерю все было ясно, а вот остальным охотникам не совсем и не все. Непонятно, как могли сбежать с обитого (после первого прыжка) сеткой балкона еноты? Уйти через балконную дверь, удавив на пути своем двух сильных и опытных лаек, выбив входную железную дверь отдельной квартиры? Или "десантироваться" с третьего этажа и минуя сердобольных Тамар Петровн, скрытным отчаянным маршброском уйти с проклятого места в глухие леса, либо лечь на дно, раствориться в шуме и суете огромного города? А может они... Да нет, не будем гадать, нет надобности, не стоит. Добыты они были согласно оплаченной казенной бумаги. Со слов Литвинюка, на воротники не пошли, а "сбежали проклятые звери". Куда? Об этом только Богу, Литвинюку и енотам известно. Ну а мне, как рассказчику, как-то ближе к сердцу второй вариант-это "енотовидный десант". А для Вас, мои братья-служивые, братья-охотники, для Вас что ближе к сердцу - пушистые воротники, странный "десант" или этот неменее странный, с непонятным и глупым названьем рассказ? А? Охотники?!
