В условиях степи Заволжья Саратовской области, корсака и лисицу я отлавливал тарелочными, рамочными (со второго по пятый номерами), а также самодельными капканами, доставшимися (я имею в виду последние) в нас-ледство от местного охотника, моего учителя-наставника Малахова Александра - Шуни.
Самодельные капканы утяжелялись, а к заводским приковывались цепочки с якорями-"кошками". Кошки делались специального образца, исключавшие мертвого зацепа за снежный наст, а оставляющие довольно хороший след-царапину. Эти кошки изматывали и в конце концов останавливали пойманного зверя. На заводском капкане номер 5 одна пружина снималась, либо ослаблялась путем нагрева в месте ее изгиба. Дуги этого капкана для таких мощных пружин тонки: они сразу же перебивали ноги зверя, и он уходил.
При постановке капканов я пользовался, во-первых, специальной лопаткой, утонченной со стороны рубящей ее части для того, чтобы лучше снимался самый верхний, промороженный слой снега, а во-вторых, тонкими, но плотными рука-вицами, которые вместе с лопаткой хранил рядом с привадой в копне соломы.
Как ни странно, но я никогда не учитывал направление ветра при постановке капканов. В открытой степи ветер как только не гуляет в течение суток, но это не значит, что в других регионах этот важный фактор надо игнорировать. Капканы перед установкой я всегда обрабатывал - натирал полынью (наиболее резкий, типичный для степи запах), заготовленной для этих целей заранее. При попадании в самодельные и заводские рамочные капканы, зверь разгрызал, а то и совсем съедал сетку-паутину, вязаную из льняного шнура, наверное думая, что эта лохматая сеть держит лапы и виновата во всех его болях. Если капкан в крови, то кипятил его в настое полыни, вязал новую сетку, которая из-за лохматости льна хорошо удерживала снег и была чуткой к нажиму на нее звериной лапы, затем выносил капкан из жилого помещения.
В последние годы стал отлавливать лисиц и корсаков тарелочными капканами заводского изготовления номерами 2 и 3. С ними меньше мороки: не надо вязать сетку. Единственный недостаток - маленькая площадь, один лишь пятачок, при попадании на который срабатывал капкан. В остальном - прекрасный самолов (главное, чтобы не было брака - не лопались пружины). Капкан не боится ни оттепелей, ни морозов, "молча" ловит зверей и удерживает столько, сколько надо охотнику. Из второго и третьего номеров у меня не ушла ни одна лиса, а причина 100-процентного удержания зверя проста. Дуги этих капканов сжимают ногу ближе к лапе и, как правило (особенно капкан номер 2), на суставе, оставляя кость неповрежденной, благодаря небольшой высоте дуг. Капкан болтается на свободно гнущемся суставе и нога цела, а неповрежденную ногу сам зверь никогда грызть не будет. Одну лису такой капкан удерживал несколько суток, держал зверя насмерть за два коготка и подушечку лапы, пока я не нашел и не застрелил ее. На дугах капкана виднелись следы от зубов зверя: он грыз металл, но неповрежденную ногу не тронул. Все это говорит о том, что если кость цела, то зверь - твой. Найти его можно и через несколько дней по следу, остав-ляемому "кошкой", если не помешает сильный снегопад и буран, бушующий иногда по несколько суток подряд. В такие дни, бывало, зверь уходил с капканом "с концами". По весне трактористы, боронуя поля, находили капканы и погибшего в них зверя, но это случалось очень редко.
При большом слое снега цепочку с кошкой, либо с грузом-потаском прятал под капкан из боязни вмерзания его в снег. В сильный мороз при примерзании груза, зверь оставляет ногу в капкане, а сам уходит. Пусть лучше он идет с капканом несколько километров, пусть с трудом, но все же передвигается с ним, вот тогда он не откручивает ногу, а, потеряв силы, залегает.
Отрыв ноги происходит, во-первых, в сильный мороз; во-вторых, когда капкан привязан, либо якорь или другой груз вмерз в снег или зацепился за препятствие. В теплую мягкую погоду отрыва не происходит, даже если капкан привязан и уйти с ним зверю не представляется возможным, за исключением редких случаев. Желательно капкан вообще не приковывать, есть другие варианты, используемые, например, по чернотропу. Это может быть срубленный куст, привязанный к самолову, с которым попавшийся зверь может хоть немного, но двигаться, и другие варианты.
При попадании в большой, с сильными пружинами капкан, зверь от испуга и боли начинает метаться. И даже если кость ноги не перебита, не треснула от удара по ней дугами, зверь сам сломает ногу, особенно если капкан привязан к чему-либо и большой по размеру. Зверь бьется, разрывая мягкие ткани, перерезая сухожилия, по-рой удерживаясь на одной лишь коже, но не отгрызает ногу. Я считаю, что попавший в капкан зверь отрывает и откручивает ногу. В сильный мороз нога зверя (при попадании двумя ногами - 100 процентное удержание), сдавленная стальными челюстями и, как правило, переломленная, в месте соприкосновения с металлом, замерзает. Твердеют и каменеют ткани у места перелома, притупляется боль-что-то вроде природной анестезии - и зверь просто-напросто откручивает онемевшую мерзлую лапу. Острые края кости, перерезая ткани, шкуру, помогают "ампутировать" ногу. Но если капкан двигается вместе со зверем, то этого не происходит: и лапа цела, и зверь твой.
Предварительно обработанные и установленные у привады капканы, в которые (из-за укромного места расположения привады) исключается попадание домашних животных (особенно деревенских собак), ни в коем случае не следует трогать и близко подходить к ним. Пусть стоят столько, сколько позволяют погодные условия. Надо лишь проложить в стороне лыжню и, проходя по ней, не нарушая целину снежного покрова, визуально проверять их. В случае попадания зверя в капкан, снег у привады будет нарушен, взрыт, останутся следы волочения якоря, и по ним не трудно найти пойманного зверя. Если спуски насторожек (собачек) капканов туги, то они будут выдерживать и не срабатывать на сороках и воронах, которые весь снег у привады искрестят следами. Этим они притупляют бдительность зверя, кото- рый смелее пойдет на капканы.
При попадании птицы в капкан, ее надо умертвить и вновь насторожить капкан, тщательно засыпать и замести снегом следы подхода к приваде, а птицу бросить на приваде целиком, либо разрубить на несколько частей и разбросать среди капканов. Для зверя это лучше, а для врановых птиц означает, что здесь опасность, и они больше не будут беспокоить капканы.
Лучшей привадой для корсака и лисицы - свинина, отчасти баранина (я имею в виду павших от незаразных болезней животных) и птица - как домашняя, так и сороки с воронами. Самая плохая привада - телятина: на морозе это камень. Неравнодушна лиса к убитым бродячим собакам. Мертвая домашняя кошка, брошенная как привада, особый объект для лисы. Причуя ее, лиса обязательно свернет с пути следования к ней. На такую приманку я поймал несколько лисиц, но так и не понял, собирался ли зверь съесть ее или нет. Судя по следам, здесь что-то другое, неизвестное, что манит лису как магнитом. С рыбой, к примеру, все ясно и понятно, а вот кошки - загадка природы и ответа я пока не нашел.
Приваду выкладывал у края полей, по долам, оврагам, у стогов соломы, словом в таких местах, где наиболее часто ходит зверь, и есть достаточный слой снега. Четкость постановки и безотказность работы капканов определяется наличием подходящего снега. Свежий слой пушистого морозного снега - радость для зверолова.
Без особых проблем в течение небольшого отрезка времени можно установить большое коли-чество самоловов (капканов) и тщательно замаскировать их и свои подходы к ним. Неопытному глазу и невдомек, что сторожат приваду несколько "стальных охотников", только наступи - и дело будет сделано. Но налетит ветер, двинутся снега, потечет по степи седая поземка, вроде бы и бурана нет, а заметет, либо оголит капканы, смерзнется сдвинутый снег и "молчат" капканы. Сидит на них зверь, грызет мерзлое мясо и нет у стальных пружин сил поднять дуги и взять дикого зверя в клещи.
Если нет ветра, а есть хороший не перемешанный с землей снег и прикормленный зверь, то капканы, поставленные "по уму", делают свое дело. В хорошие зимы подростком, я ловил по десятку корсаков и лисиц. "Пока не переловишь корсака, - говорил мне наставник Шуня, - не поймаешь лисы".
Корсак - зверь интересный, своеобразный. Явля-ясь ближайшим родственником лисы (возможно, подвидом) имеет с последней столько же сходств, сколько и различий. У привады долго не мешкает, сходу идет на капканы, не взирая ни на запах железа, ни на человека - прет напропалую. Идут корсаки на капканы еще с осени, попадаются сразу по несколько штук. Если корсак на приваде и нет ветров, от которых "молчат" капканы, то он в самолове, а лиса обходит приваду стороной: от греха подальше. Лисица, попав в капкан, сразу же кругами отходит с ним от привады, если это возможно, а затем выравнивается и движется в степь до нескольких километров. Корсак же, будучи слабее лисы, оттащит немного самолов в сторону и сидит в нем с выпученными глазами. Лиса, видя это, на приваду не идет.
Корсак зверь чисто ночной. Он не лиса, которую можно встретить где угодно и когда угодно. На охоту он выходит из норы, в которой живет постоянно, только с наступлением ночи. Возможно, в период вскармливания и воспитания молодняка он охотится и днем. Я всего два раза в жизни видел этого зверя днем. Один раз в конце зимы, когда у них шел гон, и звери перемещались от норы к норе, и еще раз по осени в соседнем Дергачевском районе, где у меня с этим "зверком" вышла смешная история, о которой стоит рассказать.
Охотились мы в ноябре 1977 года с Захарычем на лисиц загонами. В небольшом долу случайно выгнали молодого корсака. Вернее сказать, он сам выскочил из густого "куровника" на открытое место, испугавшись рева двигателя мотоцикла. Появился и скрылся в сухой траве. Я спрыгнул с мотоцикла и спрятался за единственным в долу густым кустом. Захарыч проехал метров 300-400, бросил мотоцикл и по "куровнику" погнал "зверка" на меня. По-молодости, я поступил неправильно, спрятавшись за куст, так как загородил себе всю видимость и что происходило впереди меня не знал. Гонимый Захарычем корсачок кинулся в этот куст, ища в нем спасения, налетел на меня, и я с испугу выстрелил в его сторону.
Обычно, если зверь не ранен, он молчит, но этот заверещал, хотя я в него не мог попасть, и скрылся в сухостойной траве. Захарыч долго смеялся над этим случаем: "Ты так напугал зверка, что он, бедняга, заорал на всю степь со страху. Ну, племяш! Ну, охотник!". Позже, когда я служил в Армии, дядька прислал шутливое письмо, в котором писал: "…А недавно видел корсака, который все время орет, шерсть на нем вся вылезла и весь зверь из-за него ушел из района. Вот чего ты натворил, племяш!".
Зверь он осторожный, скрытный, но в то же время в отношении капканов какой-то бес-шабашный. След двоит, ходит странно - горбатит спину, а причуяв человека, как и лиса, начинает издавать крики, похожие на какое-то верещание и кашель - предупреждает сородичей об опасности. Воспоминания об этом звере вызывают чувство жалости и в то же время - веселья.
Обычно к середине зимы корсак почти полностью вылавливался капканами и отс-треливался в ночное время на засидках охотниками. Сам я, отстрелявший более десятка лисиц на засидках, не убил из ружья ни одного корсака из-за его большой осторожности и "шалопайства". Ночами в засидках много раз его видел, слышал, но обязательно с этим зверем у меня приключалась какая-нибудь история, исключающая его отстрел.
Вылавливался корсак - наступало время лисы, хотя и ее мы умудрялись давить еще по осени на приманку из птицы, да ружьями в загонах. Одновременно наступало время сильных ветров, буранов и, разумеется, морозов.
Пришло время поговорить о снеге, которым надо засыпать капканы. Со временем я понял, что для этих целей ни в коем случае нельзя брать снег из-под наста. Там он обманчиво мягок, бел, неплохо маскирует капканы, но, спустя несколько часов после постановки капкана, смерзается, словно забетонированный. И если даже на него наступит лошадь, а не лиса, капкан не сработает. Тонкой деревянной лопаткой я крошил на полоски верхний слой наста. Мы с Шуней прозвали эти полоски "сухариками". Вот такими небольшими мерзлыми сухариками засыпались капканы. Время на маскировку увеличивалось, место установки самолова было заметно - сухарики они и есть сухарики. Но под прикрытием такого снега, имеющего зазоры и не смерзающегося сплошной коркой, капканы, хоть и хуже, но все же работали.
В те годы, живя и охотясь в степи, всегда мечтал о лесе, где снег неделями лежит нетронутым, пушистым, что для капканов лучше и не придумаешь. Приносить мягкий пушистый снег из тихих, нетронутых ветром мест нет смысла: его сдует ветер. На гумнах, у стогов соломы дело упрощалось. Капкан можно засыпать соломенной трухой, пахнущей мышами и припылить чуть-чуть снежком, но там собаки…
Зверолов Шуня учил меня, как "правильно" обращаться со зверем, когда он в капкане, но я его опыт перенимать не стал. Одна из попавшихся в капкан лисиц забилась в нору, сделанную в стогу соломы и оттуда смотрела на меня, сверкая в темноте глазами. Вот она-то и приподнесла мне хороший урок, дала понять, что со зверем шутить не надо. Я никак не мог достать ее из соломенной норы. Лиса зубами хваталась за черенок от лопаты (больше у меня под рукой ничего не было), я тянул ее к выходу, но она разжимала пасть перед выходом из норы и возвращалась на исход- ную позицию. И тогда я решил вытащить лису, ухватив за нижнюю челюсть. На руке была плот- ная рукавица из овчины, я подставил руку под челюсти зверя. Лиса с такой силой клацнула зубами, что я от испуга и боли взвыл, как волк. Дернул руку назад, рукавица осталась в пасти лисы. Рука со следами-вмятинами от зубов зверя сильно болела. В конце концов лису я из соломы "выковырял". А Шуня взмахом одной руки отвлекал внимание лисы, а другой ловко и быстро ловил сверху за шею и, держа на весу, приговаривал: "Хорош зверина!".
После урока с "соломенной" лисой (кстати сказать, она и по цвету была желто-белая, как солома), я всегда стал брать с собой ружье.
Давно уже переехал из деревни на другое место жительства мой учитель-наставник Шуня, уехал и я. Остался только мой друг детства - Легошин Александр, который с годами превзошел и Шуню и меня в этом "капканьем ремесле", став сильным охотником. В детстве, насмотревшись кинофи-льмов, мы прозвали его "Дед Фишка" за то, что он постоянно ходил с каким-нибудь самопалом, кого-то выслеживал и добывал. Слово "дед" со временем отпало, а "фишка" так и остался Фишкой.
В заключение хочется сказать, что в охоте нет ничего гуманного, хотя и бывают гуманные эпизо-ды обращения охотника с животными и птицами на охоте. Это слово "охота", подготовка к н
