В один из жарких июльских дней, докашивая небольшой клин озимой пшеницы на поле, что рядом с деревней, вспугнул матерого зайца-русака. Он долго не хотел подниматься со своей лежки, боялся скошенного пространства и лишь когда полоса не сваленной в валок пшеницы осталась настолько мала, что полностью охватывалась жаткой комбайна, с грохотом надвигающегося на него, он не выдержал. Свечкой взметнулся вверх и в два прыжка оказался на открытом месте, на сильно пахнущей свежим травяным соком стерне. С перепугу сел, замер в недоумении. Еще вчера здесь было целое море пшеницы, дававшей приют и покой не только ему, видавшему виды старому русаку, но и множеству степных птиц, гнездившихся и выводивших потомство среди миллиардов тонких стеблей пшеницы, стеной стоящих и ожидающих своего часа с опущенными вниз тугими колосками-головками, будто зна-ющими заранее свою долю, свою судьбу-судьбинушку. Сегодня же все изменилось и сразу не сообразить, куда бежать, где укрыться от людского глаза, от хищных птиц, парящих в бездонном июльском небе, от грохочущих стальных машин-комбайнов, пожирающих пухлые валки свежескошенной пшеницы, как огромные хищные звери, оставляющих за собой столбы пыли, копна с золотистой соломой и серой трухой. Благо не тронуто с десяток валков, до них еще не успели дойти "подборщики". Несколько громадных прыжков и русак у ближнего вороха, прижав свои длинные уши, пытается спрятаться.
Остановив комбайн, смотрю, как маскируется заяц. Широкая, серого цвета спина уже скрылась под стеблями, виден лишь зад и словно одуванчик, маленький беленький хвостик-цветочек. "Не поймать ли мне косого живьем? Ведь отец мне рассказывал, что еще перед войной босоногим мальчонкой, руками поймал русачину в валу на плантации. Заяц лапами всего ободрал его, от рубашки остались одни только клочья.. Сейчас случай для поимки косого вполне подходящий: шум мотора, работает жатка, меня русак не услышит, чем черт не шутит, попробую силы, может поймаю".
Спрыгнув с комбайна, крадусь босиком к русаку. Заяц, шурша о колосья, скрылся под ворохом и там притих. Навалившись всем телом на место, где скрылся русак, почувствовал, что он подо мной. Сквозь стебли пшеницы схватил его, затем нащупав задние ноги и уши, стал подниматься с ним. С испуга заяц заверещал, с бешеной силой стал вырываться из рук, и я едва его сдерживал. С большим трудом удалось забраться на комбайн и посадить его в пустой бункер. Все, заяц теперь как на замке, дело сделано и, докосив полоску пшеницы, я с радостью на душе поехал в деревню. Косого решил поместить в большую кроличью клетку на зависть охотникам: пусть смотрят на дикого зверя - не битого и не стреляного, а пойманного собственноручно.
Но русак свою вольную жизнь просто так отдавать не хотел. В деревне он поднял такой громкий писк, так верещал, что шедшие мимо меня деревенские женщины остановились и удивленно смотрели, что это за зверя я пытаюсь усадить в холщовый мешок. Старый русак сопротивлялся как мог: мелькали длинные задние ноги с когтистыми лапами, он вертелся словно юла, вися на ушах, в которые я сильно вцепился. Затолкать в мешок русака у меня сил не хватало, он же до сих пор так обижено кричал, что стало жалко косого, и я решил его выпустить. Поддав босой ногой под зад русаку, я отпустил его длинные уши. Косой заметался, не зная от радости, что вновь обрел свободу, куда задать стрекача, смешно запрыгал от забора к забору, затем, заложив за спину "надратые" уши, решил пронестись по деревне, по пыльной дороге, ведущей к спасению, в чистое вольное поле. Несясь во всю прыть, увлек за собою дворняг, враз разглядевших в нем дикого зверя. Заяц умчался, все стихло.
- Успел ускакать, бедолага, - промолвила рядом стоявшая женщина и, как по команде, все разошлись кто куда, словно ничего не было, не нарушался покой разморенной от невыносимой жары тихой степной деревушки.
Хоть и ободрал старый русак мне руку, но было весело. Такого зайца словить - дело нелегкое. Жаль, что не поверят друзья такому исходу, нет, ни за что не поверят, скажут фантастика, складно придумал. Не поверят и русаку, если тот будет хвалиться зайчихам, что катался на степном корабле - на комбайне, что побывал среди белого дня в гостях у людей на деревне, что его невозможно упрятать в мешок как домашнего кролика и что ноги у деревенских собак коротки, ни за что не догнать его... нет, не поверят.
Так что лучше обоим нам помолчать, да вот только не терпится мне рассказать вам эту историю, хоть и прошло с тех давних пор несколько десятилетий.

На главную страницу