Еще будучи подростком охотились мы по чернотропу в степных долах, заросших густым тальником и лесополосах, разрезавших просторную степь в разных направлениях густой, как щетка, засухоустойчивой растительностью.
Мы, "охотнички", были так юны, что, разу-меется, ни охотничьих билетов, ни путевок не имели. Сами себе охотники, сами себе охот-инспектора. Главное для нас, чтобы не ругали родители за столь раннее увлечение охотой.
Ружье мне подарил отец. Патроны заряжал уже я сам. Дробь - не проблема, делали ее сами на специальной каталке, доставшейся нам в нас-ледство от опытного охотника-зверолова - Малахова Александра. Он был на много лет старше нас, но мы, пацаны, звали его просто Шуня. Он научил нас катать дробь разных диаметров, заряжать патроны, давал дымный порох (сам им не стрелял) и много рассказывал про свои охотничьи случаи. Шуня мастерски ставил капканы на лисиц и корсаков, много убил зайцев и всю пушнину сдавал государству. Свой богатый опыт зверобоя-капканщика передал мне, юному охотнику.
Однажды встал я в лесополосе в прогале между кустами, сжимая в руках старенькую одностволку-курковку 16-го калибра, а друзья-охотнички с криками и стуком погнали на меня все, что было живое в лесополосе. Из кустов выбежала лиса и стала перебегать низинку прямо на меня. Не помню, как я целился, но выстрел все-таки достиг цели.
Лиса ткнулась носом о землю, низинку заволокло пороховым дымом, а когда он рассеялся, то я увидел, как стреляная мною лисица ходит кругами. Она налетала на кусты и деревья, ходила, словно пьяная и на меня, стоящего рядом, не обращала вни-мания. Я глядел на нее и никак не мог вытащить раздутую латунную гильзу из патронника. В конце концов справившись с гильзой, перезарядил и выстрелил лисе в бок. Она вытянулась на пожухлой траве.
Когда все охотники собрались и стали рас-сматривать убитую лису, то оказалось, что от первого выстрела две дробины-самокатки попали ей прямо под глаза, которые остались целы, но побелели. Все сошлись на одном мнении: лиса потеряла зрение сразу же после выстрела, поэтому и ходила кругами, натыкаясь на кусты и деревья. Один из охотников понес лису, положив ее на шею и держа за ноги, словно воротник. Через некоторое время бросил ее на землю и стал стряхивать с головы и шеи блох. Мы дружно помогали ему, всем было весело, все смеялись…
С тех пор прошло более двух десятилетий. И вот я, будучи в отпуске, снова оказался в разгар зимы у этой лесополосы. Следуя ее краем, вспомнил ту ослепленную лису и далекую свою юность... Как в те прошедшие радостные годы, так и теперь я - и охотник, и охот-инспектор. Только добавилось лет, опыта, да соответствующих удостоверений и бумаг.
Слева в кустарнике что-то мелькнуло и вот вижу, как небольшой русачок выбирается из кустов по пушистому снегу на поле, на наст. Не дав ему набрать скорость, стреляю. Русак остался лежать на краю посадки, а я осматриваю в бинокль поле и край лесополосы. Дошел до убитого зайца, сел на сломанное дерево перекусить, попить из термоса горячего чаю.
Тихо, солнечно. День перевалил на вторую половину. Вставать не хочется. Еще раз осматриваю в бинокль поля и вижу мышкующую лисицу. Быстро кладу еще теплого русака в рюкзак и кус-тами иду к лисе. Она тихо движется в мою сторону вдоль лесополосы. Временами отходит в поле, копает снег, прыгает, но все равно держит направление на меня. На поле в пятидесяти метрах от меня снежный бугорок с заметенными по самые макушки кустиками полыни. Останавливаюсь и жду лису. Следуя полем, лиса круто на 90 градусов поворачивает к этим кустам, поднимается на буго-рок и встает ко мне боком. А рядом та самая низинка, где я убил первую в моей охотничьей жизни лису.
Нажимая на спусковой крючок ружья я уже знал, что эта лиса моя. Для ИЖ-54 двенадцатого калибра с усиленным зарядом 6-миллиметровой картечи это вполне убойное расстояние. Лиса, сбитая с ног свинцовым вихрем, подняла голову и вновь уронила ее на снег, вытянувшись во всю длину и откинув в сторону хвост.
Каково же было мое удивление, а больше - растерянность и подавленность, когда я подошел и увидел, что битая мною лиса в плешинах. На шее, спине и хвосте шерсть местами вылезла, видна голая кожа. Так хорошо шла, такой хороший выстрел и вот тебе: лиса - да не та! Постоял над ней, подумал как быть и решил ее сжечь. Натаскал с поля сухой соломы, обложил лису и запалил…
Широкие охотничьи лыжи, поскрипывая по насту, несли меня к дому, а за спиной, на засне-женном поле одинокой струйкой вился дымок, оставляя в душе грусть от бесполезно загубленной звериной жизни, грусть уходящего в ночь охотничьего дня.
