Только на четвёртом десятке лет охотничьих скитаний,
тернистая тропа «Дианы» привела меня в «древний», окутанный сумраком давности и неизвестности мир. В мир туманных и мглистых рассветов, зарю зарождения жизни, «мир папоротников», «мир наших пращуров», мир вечной песни в дикой аранжировке – таинства глухариного брачного тока...
Мысленно виденный тот древний, душою проникший наш нынешний, разницей в тысячелетия мир, я чту и Благословляю. Благословляю лесных отшельников, их весеннее токование - семя бытия в лесах современности, шлющих нам из рассвета привет, мудрёным своим языком, глухариной песней из древности…

Т А Н Е Ц «Ш А М А Н А»

Когда мы приехали из Москвы в глухую деревню, в тверских лесах уже во всю пели мошники. Лист берез и осин ещё не успел достичь размера медного пятака, так что оказались мы в этих местах весьма кстати – тока глухарей были в самом разгаре. В самом разгаре находились и местные мужики. Тоже пели как мошники, бормоча несуразицы за столом в честь приезда охотников. Водка водкой, песни песнями, всему есть хоть и несколько запоздалый, но по русским меркам, вполне разумный предел. От смысла жизни, от нищеты, безысходности и от того, «Кому на Руси жить хорошо», перевели разговор в русло охоты…
- Я уже два мошника взял, только сегодня из леса, - говорит, обросший ржаной щетиной, Виктор.
Виктор Лебедев - классный охотник. Двадцать два волка выловил он в окрестных лесах стальными петлями. Он в мельчайших подробностях знает весь лес, все ручьи, все болота. Повадки птиц и зверей для него не секрет, они в его мыслях, в его голове и душе и даже в его соломенной бороде. А вид у него матёрого лесовика. Сосед «по стакану» зовёт его «Мшарником», а тот его «Лешим». Их застольные перепалки очень смешны, диковаты, и «пахнет» от них дремучим лесом – лишаистными мшаринами, непролазными топями и сплошным буреломом…
-Ну, так с кем на глухариный ток, - промычал вяло Виктор, - Со мной или с «Лешим» - Борисом?
Даже не знаю, как быть? Эти местные «Лешие», «Мшарники», а после бутылки спиртного, возможно и «Кикиморы» наверняка знают всё о глухариных токах в мельчайших подробностях. С одним из них надо идти. Борис, как и Виктор, с лесом был тоже на ты. Мало того, если верить рассказам сельчан, он даже числился в «корешах» самого настоящего лешего, отсюда за ним эта «кликуха». Сколько я его пьяного не пытал, где живёт и как выглядит леший, он молчал. Видно чувствовал, хоть и был пьян, подвох и усмешки в моих вопросах. В ответ Борис хмурился и мычал:
- Знаю, видел, общался, больше ничего не скажу.
В конце концов, выбор пал на более трезвого «Мшарника».
- Значит так, спим два – три часа, а потом «шмотки в зубы» и на болотины. Ночевать будем в лесу, рядом с током, - сказал, уходя домой Виктор.
Топор, почерневший от копоти чайник, фляжка со спиртом, продукты, прорезиненный плащ, фотоаппарат и фонарик, - вот и почти все «шмотки». Ружьё, патронташ, охотничий нож – атрибуты любого охотника, сложил под кровать и сладко уснул в покосившемся старом бревенчатом доме…
И вот отдохнувшие после застолья, мы не спеша, идём на Запад. Местами заросшей мелкими соснами лесной дорогой, местами сквозь непролазную чащу. Потом моховым болотом, чавкая сапогами в пузырившейся жиже. Груз необходимых вещей сильно давил на плечи и, как выражался Витёк, «плющил» в болото. Жарко. Пот заливает глаза. Время послеполуденное, солнце, тишь, одним словом, весна…
- С этих болот я до тонны клюквы вытаскиваю в сезон, за счёт леса мы здесь и выживаем. Вот когда, действительно, рюкзак тянет, «плющит» в болото. А ты сейчас, считай, ломишься налегке. Так что не ной, смотри лучше по сторонам, и запоминай «дорогу», - говорит на ходу Виктор, и закуривает сигарету. Вот силище! Небольшой, сухенький, а «прёт» по болоту как лось. Странно слышать такие слова от охотника, когда он советует запомнить прямой путь к глухариному току. Кто он мне: кум, брат, сват…, чтобы советовать, как лучше пробраться по весенней распутице к токовищу? Может уверен, что я не запомню этой проклятой болотной «дороги», или не появлюсь больше в этих древних тверских лесах? Ведь все охотники «свои» тока окружают пеленой тайности. Кто из–за жадности, кто из боязни варварского к ним отношения, а кто просто свято хранит тайну глухариной жизни, тайну их песни, место их брачных игр, со страстной ревностью ко всем окружающим. Так как «хозяин» токов может стрелять глухаря под его мудрёную песню, а может просто, без выстрела, наслаждаться последней. Как будет вести себя случайный охотник, ни Богу, ни Чёрту, ни Лешему, не самому «хозяину», не известно. В том то, видно, и состоит, смысл сей ревности. Так какой же из выше названных, по моему мнению, вариантов, больше подходит к моему спутнику? Несколько позже, у ночного костра, после стопки неразведённого спирта, после нескольких металлических кружек крепкого чая, сидя на «таёжной постели» душистого лапника, понял, что «простота» его в глухарином вопросе, кроится в человеческой доброте, в уважении к гостю… Но эти мысли, как я уже говорил, пришли ко мне несколько позже, а сейчас? А сейчас мы тяжело тащимся по моховому болоту. О, это счастье, наконец-то вышли на твёрдую землю!
-Привал, - хрипит Виктор, и мы с ним со стонами падаем на рюкзаки под чахлые сосенки. Молча глядим на бездонное небо, на огромное моховое болото. Закуриваем.
- Хорошо! Хорошо лежим, а надо вставать, - нарушает молчание Виктор. Слушай, а ты правда ни разу не был на глухарином току, или шуткуешь?
- Не был, Вить, не был. Как-то, по жизни, не приходилось. Да ведь на белом свете столько существует охот, что и жизни не хватит всё узнать, всё перепробовать, пережить, испытать. Так чего уж тут удивляться, что не бывал на глухариных токах. Тропа наша охотничья длинна, извилиста и, порой, не предсказуема. И неизвестно ни мне, ни тебе, не кому-либо другому, что нас ждёт впереди…
- А как поёт мошник, ты слышал?
- В лесу не слышал. Читал, смотрел видеозаписи, а наяву нет, не слышал, не видел.
- Да, дела. Так тебя надо учить слушать песню, учить под неё ладить?
- Учи, я не против. Теорию я знаю, а вот практики нет.
Виктор встал. Выплюнул сигарету, встряхнулся всем телом, и начал щелкать забавно языком, затем застрекотал как сорока, заскрежетал зубами, смешно тряся головой. Я не выдержал этого зрелища и рассмеялся.
- Что не похоже? - подозрительно косясь на меня, спросил Виктор.
- Да нет, Вить, похоже, классно у тебя получается. Неправильно тебя зовёт Борис – ты не «Мшарник», ты настоящий «Мошник»!
Довольный моей похвалой, он стал смеяться хитро щуря глаза.
- Пойдём искать место для ночлега. Дорогой покажу, как надо подскакивать к глухарю.
Вошли в лес. Под ногами моховая подстилка, как на болоте, только ноги не вязнут. Идём как по надувному матрасу. Лес становится гуще, но зато разнообразнее. Щебетание лесных пичужек усилилось. Лес не то, что болото, здесь чувствуется жизнь. На душе стало радостней. Виктор указывает мне на глухариный помёт на мху у деревьев, и объясняет, как отличить помёт петуха от помёта глухарки… Показывая, как надо подскакивать к глухарю, он делает три – четыре громадных прыжка и замирает в смешной позе. Я снова смеюсь. Смеялся и он, когда я неуклюже скакал между сосен под его стрекотание. Потом подводим итоги.
- В четыре прыжка ты не успеваешь, в три, в лучшем случае укладываешься. Для верности, делай два скачка и не торопись срываться с места раньше начала точения. Всё понял?
- Понял, Вить, понял. Спасибо за такую науку. Я, примерно, так и думал, так и представлял все это дело,- говорю ему сквозь смех.
- Что здесь смешного? Ты придуряешься чтоли?
- Да нет, не придуряюсь я. Просто представил, что за нами кто-нибудь смотрел, наблюдал. Вот хохма была бы, скачем по лесу как зайцы.
- Хохма наступит завтра, когда будем всерьез подскакивать к глухарям, а сейчас надо готовить ночлег.
- Бивуак?
- Да, бивак, бивак. Доставай топор, руби жердюшник, лапник, и все тащи к этой вот поваленной ели. Здесь будет костер, здесь постель,- деловито распорядился Виктор, а сам, взяв чайник, ушел за водой к болоту.
У болотины, по его словам, есть канава, полная чистой талой воды. Снега в лесу уже давно нет - так, кое-где, грязные клочки, и те все усыпаны желтой хвоей. Почти час возимся с устройством ночлега. Жерди, одним концом на лежащую ель, другим просто на землю. Сверху толстый слой лапника – вот и вся охотничья постель. Самое главное, есть нормальный зазор между землей и жердями, а хвоя – это матрас. Осталось заготовить дрова на ночь, благо сушняка поблизости много, и можно идти на подслух…
Вечерело. Солнце спряталось где-то за лесом, за моховыми болотами. Не спеша, идем слушать подлеты «лесных духов» - так иногда называет их мой спутник. Выходим на болотный сосняк, и Виктор, оставив меня, уходит к болотам. Он вернется ко мне после подслуха, и мы вместе пойдем к месту ночлега. Когда стихли его шаги, я стал искать место, где можно удобно устроиться и слушать весенний лес, подлет глухарей. Нашел лежащее корявое дерево, на нем и устроился. В лесу уже было почти темно, а птицы, словно навечно прощаясь со светом, наоборот щебетали вовсю. Сумрак густел. Сырее становился воздух, пропитанный хвоей, талым снегом и прелым листом. Положив ружье на колени, закуриваю. Все-таки какое блаженство сидеть вот так, в тишине, слушать лес, слушать весну. А впереди – целая ночь у костра…Слышу подлет, шум крыльев тяжелой птицы. Оборачиваюсь на хлопанье крыльев и вижу, как присаживается на самую макушку жидкой высокой сосны глухарь. Сел, вытянул вверх шею. Голова чуть набок, раскачивается на хвойной лапе, слушает. До него всего метров пятнадцать.
«Что делать? Стрелять, или оставить до утренней зари? Скоро назад пойдет Виктор, как раз с той стороны, где сидит этот «дух». Спугнет ведь»,- рассуждаю я про себя. За размышлениями не заметил, как автоматически «прилип» к плечу приклад ружья и, еще видимая в темноте мушка, остановилась на груди глухаря. Выстрел. Глухарь, шелестя по хвойным веткам, шумно падает на землю. Все, дело сделано. Запах сгоревшего пороха сразу же перебил все лесные вечерние ароматы. Перезаряжаю свой «Север», нервно закуриваю. «Да, дело сделано, но так глухарей не стреляют», - говорю сам себе, подходя к трофею. Взял за шею убитого, а не добытого по всем охотничьим правилам глухаря, встряхнул и почувствовал тяжесть. Главного же – морального удовлетворения, не последовало. Быстро вернулся на прежнее место, сел, отложил ружье в сторону и стал ждать Виктора. Угрюмый, покрытый почти полным мраком притихший сосняк нарушает подлет еще одного глухаря. Слышу шум крыльев и шелест ветвей, посадку. Шумно сел, «крехнул», словно крякнул, кашлянул столетний старик на печи, пошелестел упругой ершистой хвоей и затих. Пытаюсь запомнить место посадки. Сзади наш лагерь, там – север. Глухарь крехнул напротив меня, это – юг, рядом с болотом. Он где-то рядом, и с этого места утром я его наверняка услышу. Поникшее было настроение, сменилось радостью. Завтра буду стрелять только «по классике» - под песню, если, конечно, получится. Жду Виктора. Боюсь, как бы он не спугнул «моего» глухаря при возвращении с подслуха. Слышу потрескивание валежника справа. Достаю из кармана плоский фонарик, моргаю светом. Через минуту, как тень, передо мною стоял Витек. Я шепотом рассказываю ему все, что видел и слышал. Сели под большую сосну, закурили…
В лесу уже ночь. Сквозь ветви деревьев виднеется сероватое небо, мерцание тусклых звезд. В нижнем же ярусе леса темень, сырость и холод. Оба мы сильно продрогли. Назад к лагерю шли по оставленным моим спутником зарубкам. Он делал их легким топориком, когда мы шли сюда. В лесу тьма, а засеки белые, как снег. По ним мы без труда быстро вышли к месту ночлега.
- Скорее разводи костерок,- говорю Виктору,- а то я совсем замерз.
- Это я мигом, дело привычное. А ты пока доставай свою «золотую фляжку», будем греть внутренности.
И вот, сладкий запах дымка от бересты, слабые языки пламени и тепло воздуха над набирающим силу костром. Громко крякаем, сидя на корточках, и держа озябшие руки над разгоревшимся пламенем. Тьма отступила от нас на несколько метров. Костер набрал полную силу и освещает весь наш лагерь. Ужинаем. Приняли по стопке из «золотой фляжки» для согрева «внутренностей» и за убиенного мною глухаря. Стало как-то уютнее и веселее. Ночью в лесу у костра всегда интересно. Окружающая обстановка красива, таинственна. Коряги, валежины, лапы сосен и елей, как в колдовском сказочном царстве. В царстве леших, русалок, кикимор... Хозяйка же этого виртуального царства – весенняя апрельская ночь. Придет рассвет и вместе с ночью уйдет в небытие это «царство». Все станет обыденным, привычным, по-своему не менее прекрасным. Только без этой ночной виртуальности, а с присущими любому дню делами насущной реальности…
Вскипел чайник. Запахло заваркой вперемежку с дымком. Чай на костре, это что-то... Совсем иной вкус, иной запах, чем дома. Хотя, если честно, на охотах все вкусно. Так как, то что мы пьем, едим, делаем, находясь на Природе – Охота, а в охотку и сухарь пахнет пряником. Молча пьем этот колдовской напиток. Смотрю на озаренного светом костра, висящего на суку дерева, глухаря. Виктор перехватывает мой взгляд и тоже рассматривает эту райскую птицу.
- Молодой, - сделал свое заключение Виктор. – А знаешь, какие бывают «батяни»?
- Какие батяни?
- Ну, мошики – глухари.
- Нет, не знаю. Я думаю, что этот большой и тяжелый.
Витек снял с дерева глухаря, подержал на вытянутых руках, покрутил его, заглянул в раскрытый клюв и дал окончательное заключение:
- Молодой. Молчун, по всей видимости. Так что, ты не переживай, что добыл его не под песню. Да, что хочу спросить-то, у тебя пулевые патроны есть?
- Есть, а что?
- Я видел недалеко от нашего лагеря медвежьи следы. Такие здоровые! Вот это я понимаю, батяня! Такого за просто так не свалить. Точеные стальные в контейнере пули нужны для такого медведя.
- Слушай, Вить, у тебя что, все птицы и звери – батяни, да?
- Нет, не все,- смеется Витек, - а только очень большие.
- Ясно, понял. Слушай, а ты так и не рассказал, были ли у тебя на подслухе присады?
- Были. Двоих я слышал, но еле-еле, совсем далеко. Утром найду, куда они от меня денутся. Раз прилетели – значит останутся там до утра. Если погода резко не переменится, а перемен я не ожидаю, то утром эти «духи» запоют.
- Знаешь, Вить, я так боялся, что ты вспугнешь того, «моего» глухаря, что «крехнул» у края болота.
- Не боись, глухарь ночью крепко сидит. Эти лесные духи спят крепко… Я даже слышал, как они храпят.
- Да ладно тебе загибать-то!
- Точно храпят, вот те крест, – и Витек добросовестно перекрестился.
Приложившись еще пару раз к фляжке со спиртом, Витек стал с увлечением рассказывать про волков, бобров и норок, про глухарей и тетеревов, про грибы и про ягоды… Я с интересом слушал его. Виктор лесовик, все в нем от леса, довольно-таки интересная личность. С его слов, за жизнь охотничью, он добыл немало птиц и зверей. Жалости к ним, как таковой, не испытывал. Об этом даже и не з

На главную страницу
Напишите мне